– Да ничего. – Зиновий Свистунов, кличка Душитель, покачнулся, держась за косяк. – Просто года три не виделись.
– Восемь, Зиновий. Восемь!
– Да? Восемь? Что-то я во времени заблудился.
– Бывает.
– Восемь, – задумчиво протянул Зиновий, проведя ладонью по небритой щетине и будто пытаясь вспомнить, чем же он занимался эти годы.
– Ты чего, кореша в дом не пустишь?
– Кореша? – искоса посмотрел на гостя Зиновий, будто прикидывая, применимо ли к гостю это слово. – Кореша пущу. – Он отступил, пропуская в дом.
В квартире царило алкогольное запустение – кое-какие вещи еще оставались, но все, что представляло из себя какую-то ценность и могло быть обменено на горячительные напитки, выдуло ветром и осело у разных барыг и старьевщиков.
– Скромно живешь, – оценил Стройбат.
– Не хлебом единым.
– А еще и водкой, – кивнул Стройбат, вытаскивая из сумки бутылку водки.
На унылом лице Зиновия сразу отразилось вдохновение.
– Вот это разговор! Сейчас закусон соображу.
– У меня есть. – Стройбат извлек из сумки консервы, сыр, копченую колбасу.
Теперь Зиновий на его сумку смотрел как на мешок Деда Мороза – чего еще исполнит волшебник, какое еще желание, что у него еще таится в волшебной ноше.
– Ну, за то, чтобы было что пить, – произнес Зиновий, поднимая стакан.
Старые кореша опрокинули по стопке.
– Ну, говори, как она, – пьяно растягивая слова, произнес Зиновий.
– Кто? – не понял Стройбат.
– Жизнь.
– Только держись. Идет.
– Вот и у меня идет… Восемь лет, е-мое…
– Один живешь? – огляделся Стройбат.
– Один.
– А где баба твоя?
– Чего-то обиделась, что я ей руку сломал. И уехала. Года два назад… Или пять… Пять, да.
– Это хорошо, – кивнул Стройбат.
– И я говорю. От баб один вред. Еще по одной?
– По одной.
Опять звякнули дешевые грубые стеклянные стаканы, судя по всему, похищенные в дешевом питейном заведении.
– Значит, я у тебя поживу немного? – спросил Стройбат.
– Деньги есть? – поинтересовался Зиновий.
– На беленькую хватит.
– Тогда живи сколько хочешь… Хоть восемь лет. – Лицо Зиновия скривила усмешка напополам с горечью.
Глава 33
Теперь Капанадзе знал исполнителя. Но не знал, где он находится. Что ж, дело поправимое. Розыск на то и розыск, чтобы искать.
Прописан Стройбат был в захудалом городишке в Забайкальском крае. Единственный его оставшийся в живых родственник – отец – заявил, что сынок уже лет десять не наведывался, где он сейчас – не знает и знать не хочет. Опросы соседей показали, что действительно блудный сын дома не появлялся с незапамятных времен.
На фигуранта была зарегистрирована машина «Фольксваген Гольф», но, удивительное дело, последние годы Стройбата не штрафовали – или ездил мало, или был очень аккуратен, или просто удачно откупался от ГАИ. Машина была объявлена в розыск, через день нашлась на Мосфильмовской улице. Стояла она там на якоре без движения давно – примерно с того времени, как исчез Мопс.
Оперативники МУРа вместе с участковым обошли окрестности, выяснили, что в доме на Мосфильмовской очень похожий на Стройбата субъект снимал квартиру. Прожил там около года. Вел замкнутый образ жизни, ни с кем не общался, не разговаривал. Однажды только шуганул местную пьянь, мешающую людям спать по ночам. Подошел к ним и сказал:
– Закругляйтесь, на хрен.
– Да ты… – поднялся один, самый агрессивный.
– Че, – посмотрел на него Стройбат. – Назови еще меня козлом. Я за меньшее убивал.
Он вынул телескопическую дубинку, снес ударом часть деревянного стола. И так убедительно пообещал вкопать всех в землю, что мелкие крысы, увидевшие оскал волка, до сих пор обходят это место стороной, за что жильцы очень благодарны.
Единственный конфликт. В остальном ни на кого внимания не обращал. Знакомых не имел, компрматериалов на него нет, участковый о нем ничего сказать не мог.
По данным Главного информационно-аналитического центра МВД России, Головатько первый раз был осужден за разбой и дезертирство еще во время службы в стройбате. Потом периодически заезжал на зону за различные прегрешения перед трудовым народом и Уголовным кодексом.
За подписью начальника МУРа ушла ориентировка в регионы о задержании Михаила Головатько по подозрению в совершении разбойного нападения и заказных убийств.
Капанадзе позвонил Кунар и сообщил – действительно, некий Миша Стройбат работал на одну из подольских бригад. И при этом бригада была близка к Барону. И еще – вроде бы киллер сделал ноги от своих корешей, и теперь ищут они его с какой-то предъявой.
Все билось в точку!
Удалось добыть образцы голоса Барона – покровителя питерской проститутки Мальвины, а ныне гражданки Гольдиной. И голос этот был полностью идентичен голосу того человека, который мирил ее с Вованом с левого телефона. Еще один довод в пользу заказчика преступления. Мощный довод.
Между тем Капанадзе мог наслаждаться нюансами общения Маргариты со своим окружением.
Теперь телефонные истерики стали вообще бесконечными. И тому были причины. Неизвестно откуда повалили кредиторы, которым сгинувший Мопс за что-то был должен, предъявляли договора, расписки, контракты и требовали, требовали, требовали. Видимо, надежд на возвращение Мопса оставалось все меньше, и шакалы кинулись драть его наследство. А доступа к счетам Маргарита так и не получила, имуществом распоряжаться не могла, антиквариат из сейфа исчез, в антикварный магазин мужа ее не пускали.
Последний разговор с неизменной подругой-врагом Юлей был как крик души.
– Вован меня опять ударил!
– Вот сволочь.
– Я его убью! Убью!
– Я бы тоже убила, Маргоша!
– Вот и я убью!
Самое смешное началось позже.
В ночь со среды на четверг на «Скорую» поступил звонок, что по адресу Остоженка, дом 9а человеку плохо.
После прибытия «Скорой» человеку лучше не стало.
Потому что человек был мертв.
Владимир Лысоконь, двадцати девяти лет от роду, лежал на неправедно завоеванном супружеском ложе. И ему теперь уже было плевать и на Гольдину, и на богатства Мопса….
Глава 34
Дело не в том, что человек смертен. Дело в том, что он внезапно смертен – так, кажется, писал Михаил Булгаков.
Вован еще недавно был полон наполеоновских планов, гордился, что поджал всех под себя, захватил большое кожаное кресло в офисе респектабельной фирмы «Альгамбра» и хлещет по щекам одну из самых красивых и сексуальных женщин Москвы. Он на полном серьезе считал, что мир в его кармане. И вот – остановка сердца. Именно так решили медики со «Скорой».
Эту новость Капанадзе узнал от оператора УСТМ, которая разбудила его в три часа ночи, объявив: из телефонных переговоров объекта следует, что один из фигурантов скоропостижно скончался.
Утром Гольдина стала названивать приятельницам:
– Прикинь, Вован кони кинул. Кондратий посетил, врачи говорят. Чего соболезнуешь? Ты думаешь, мне его жалко? Да я счастлива. Вот такое у меня ледяное сердце. Вот такая я тварь. Но сдох Максим, и хрен с ним.
Примерно такие комментарии раздавала всем подружкам.
В середине дня позвонил Кунар и осведомился:
– Сережа, ты слышал, что Вован, кобель Маргошин, ласты склеил?
– Слышал, – кивнул Капанадзе. – Тебе его жалко?
– Думаю, его даже родная мама не пожалеет. Редкий ублюдок.
– Это мы так считали. А оказалась тонкая ранимая натура.
– Ну да. Сердце не выдержало. Устал свинячить и упокоился. Так?
– Наверное, – не стал спорить Капанадзе.
– А мне что-то не верится. Слишком жизнерадостный боров был. Такие просто так не дохнут.
– Такие и дохнут как раз от сердца.
– Мопс фармацевтикой занимался одно время. У него часть акций в производстве одном подмосковном. В том числе там различные хитрые вещества использовали.
– И что с того? – не понял Капанадзе.
– Попроси патологоанатомов повнимательнее присмотреться. Пробы там разные. Ну, ты лучше знаешь. Может, что-то интересное будет.
– Хорошо.
Без особого энтузиазма Капанадзе созвонился с бюро судебно-медицинских экспертиз. Знал там всех давным-давно, не один литр вискаря, а то и «медицинского вина», то есть разбавленного спирта, с ребятами выпил.
– Думаешь, прижмурили твоего клиента? – спросил заместитель начальника бюро.
– Есть такой вариант, – сказал Капанадзе. – Хоть и не слишком реальный.
– Сразу видно было бы, если бы придушили или отравили.
– Разные вещества бывают.
– Бывают. Которые и не определишь. Думаю, спецслужбы такие примочки используют, что мы бессильны.
– Тут вряд ли спецслужбы.
– Ну не скажи. Они везде, – с энтузиазмом бывалого диссидента изрек заместитель начальника бюро.
